Анна Потерпеева - На войне и в тылу — по-фронтовому
Метрах в 30—40 от берега наш плот перевернуло, разбило. Я ухватился за бревно. Оно скользкое, а в руке вещмешок, в нем патроны, гранаты. Еле добрался. Только почувствовал почву — бегом вперед. С тебя течет, а надо дальше от берега, чтобы не скинули. И так — каждый! Начинается атака. Вперед! Ура! Но у врага все пристреляно. Приходится окапываться. Песок осыпается, в уши, в нос лезет. А плацдарм надо занять. Артиллерия с того берега расчищает нам путь, беспрерывно бьет по высоким огневым точкам. Но продвигаемся медленно, оружие-то у нас только легкое. Двое суток мы отбивали бешеные атаки врага. Наконец во фланг вышли другие части, и мы сломали сопротивление.
И вот тут-то меня контузило. Рядом ударила мина из немецкого шестиствольного. Они рвутся с таким оглушительным треском. И дальше — провал. Сколько я лежал, два-три часа, а может, сутки в воронке от снаряда, засыпанный полностью. Меня вытащили солдаты из соседней части. Видят — автомат, потянули, а ремень на руку у меня был намотан… Не слышу ничего, только по губам вижу, что-то они говорят. Отвели в медсанбат. Дня три там побыл. Вот тогда-то и вспомнил, что в день переправы мне исполнилось 18 лет. Однако не до этого было. Немножко стал слышать — и в бой!
Попал я уже в другую часть. Это была 322-я гвардейская стрелковая дивизия. Смяли мы днепровскую оборону, а дальше памятны сильные бои за Киев и ночной штурм горящего города. Потом снова шли вдоль железной дороги. Особенно яростное сопротивление — не меньше, чем на Днепре — встретили под Житомиром. Запомнился Радомышль. Только мы приготовимся в наступление, фашист — в наступление: контратаковал ежечасно, пускал танки большими группами. Здесь меня второй раз царапнуло осколком в грудь.
Житомир мы обошли с севера, от Радомышля. Бои были жестокие. Город два раза брали. Немцы никак не хотели отдавать такую важную магистраль, удерживали любой ценой. Танковые контратаки бывали ежедневно по несколько раз. Но Житомир в конце концов мы взяли. И снова — упорнейшие бои под Шепетовкой, Полонной.
Сильно сопротивлялся противник в Сбараше. Контратаковал без конца. А ведь это февраль — март. Распутица страшная. Танки, машины, вспомогательные орудия, самоходки — вся эта техника отстала. Приходилось одной пехоте взламывать оборону врага.
Когда первый раз Тернополь взяли, там оказалось около 700 машин. Мы захватили огромные склады с оружием, продовольствием. А 11 марта ранним утром враг нас контратаковал, обойдя город с фланга. Завязался ожесточенный бой.
Заменив связиста, я побежал восстанавливать связь, тогда и был ранен разрывной пулей в правую ногу. Помню, увез меня на подводе прямо из боя пожилой дядька с бородой. «Сынок, давай!» — забросал меня соломой на телеге и помчал. Кругом стрельба, грохот.
Из медсанбата был я переправлен в тыл, город Кирсанов Тамбовской области. Гипс наложили. Пробыл я там до июня. Постепенно стал восстанавливаться нерв, двигаться пальчики: медсестра по несколько раз в день заставляла выполнять упражнения. Наконец сняли гипс, и я с палочкой явился на комиссию. Меня направили в запасной полк. Похоже, теперь я непригоден для пехоты. Многих посылали учиться. Какая у тебя специальность — неважно. Какую надо — такую и готовили. В то время, вероятно, требовались стрелки-радисты на штурмовик ИЛ-2. И я попал в школу воздушных стрелков. Был очень рад этому. У меня, бывшего пехотинца, любовное отношение к летчикам. Сколько раз они спасали нас от фашистских бомб и танков.
Проучились мы до февраля 1945 года, получили новую технику и поехали снова на фронт, под Будапешт. Однако первое время я летал не часто. Пилоты предпочитали опытных обстрелянных радистов.
Наши войска вынудили немцев оставить Будапешт. И фашисты озверели. Они стянули всю технику, какую могли, свои новейшие танки — «тигры королевские», самоходные орудия «фердинанд». И нанесли удар по Секешфехервару. Вот когда началась для нас отчаянная работа. Не раз слышал, как пехота прямо с командного пункта просила: «Товарищи, срочно, срочно, вылетайте еще, помогите!» И мы летали по много раз в день. Мы загружали свой «летающий танк» противотанковыми авиабомбами и шли на борьбу.
У меня пилотом был славный парень Гриша Чистовский, спокойный, уверенный. Действовали мы с ним слаженно, как один человек, и успешно.
День Победы встретили в деревне Гетцендорф, в 18 километрах от Вены, в помещичьем имении. Там была вся наша первая эскадрилья. В полутора километрах — аэродром. Среди ночи на 9 мая там началась стрельба. Все повскакивали. Что случилось? Кто-то услышал слово «капитуляция» на немецком языке — приемники-то у нас у каждого на тумбочке. Ребята стали обниматься. Утром пришел «батя», горячо поздравил и разрешил праздновать Победу. А рано утром 10-го получили приказ на срочный вылет. В Чехословакии, в горах, особая фашистская дивизия отказалась капитулировать.
Потом мы отчистили, отдраили и зачехлили все самолеты. И дали нам отдых. Первое время удивлялись тишине. Выходишь утром — кругом зелень и такое спокойствие. В канале купались, ездили в Венский лес. Памятно посещение Парламента. Зал огромный. Все раскидано: бумаги, документы, папки всякие рваные. Кожаные кресла, на каждой спинке — такой-то… Фамилии, титулы указаны. А на стене — огромный белый шелковый флажище, в середине тоже белым шелком нашита свастика. Содрали мы этот флаг…
Солдатская судьба переменчива. Шла война с Японией. Нас стали перебазировать на восток. Но до станции назначения не доехали. Война закончилась. И в Румынии эшелоны разгрузили. Там я еще некоторое время служил.
У меня сохранилось командировочное предписание, в котором говорится: «Всем военным патрулям и комендатуре. Гвардии младшему сержанту Пинегину Б. В. разрешается хождение по городу Бузэу в любое время суток. Имеет право задерживать всех подозрительных лиц гражданских, военных и проч…» И хотя это был 1946 год, приходилось идти под пули. Мы разгромили там фашистскую шайку и захватили пулемет, о чем у меня есть даже документ: «…Сдал в военную комендатуру города немецкий пулемет. Комендант г. Бузэу ст. л-т Фокин».
Потом служил в Одессе. Готовили стрелков, пилотов. Это была напряженная учебная работа — полеты, прыжки с парашютом. И только в ноябре 1950 года я приехал домой.
«Здравствуй, мама, возвратились мы не все…» Не могу спокойно слушать эту песню, вспоминаю те дни: мать еще жива была… Поступил я в Управление Южно-Уральской железной дороги. И вот уже 35 лет работаю там, сейчас занимаюсь ремонтом поездной радиосвязи.
В 1984 году в «Известиях» была помещена статья бывшего командира 322-й стрелковой гвардейской дивизии: отмечалось 40-летие форсирования Днепра. И так у меня защемило. Написал в редакцию. Оттуда переслали мое письмо самому генералу Герою Советского Союза П. Н. Лащенко. И вот получаю теплый, задушевный ответ:
«Уважаемый Борис Васильевич! Я помню, с каким боевым порывом шли воины нашей славной 322-й стрелковой дивизии в бой за освобождение нашей Советской Родины. Нашей дивизии выпало тяжелое, но почетное солдатское дело — форсировать Днепр. И сейчас, спустя сорок лет, хочу сказать, Борис Васильевич, что форсирование этой водной преграды осуществлялось в тяжелейших условиях, изобилующих драматическими событиями, и потребовало от всех нас предельного напряжения сил, воли, мужества. 1089-й стрелковый полк, где вы служили, был одним из лучших полков нашей дивизии…»
Письмо для меня стало праздником. Вспомнилось многое. Будто вновь прошагал по военным дорогам, очень тяжелым, от Курска через всю Украину, через Венгрию, участвовал в боях за Секешфехервар и Балатон, в боях за Штеккерау и Вену. Судьба военная меня, рядового, бросала по многим участкам.
Ф. И. Коржаков
САМОЛЕТЫ ЛЕТЯТ К ПАРТИЗАНАМ
Федор Иванович Коржаков, окончив летное училище, служил в гражданской авиации. Когда началась Великая Отечественная война, его направили в 101-й авиационный полк дальнего действия, где он и сражался до конца войны под командованием Героя Советского Союза В. С. Гризодубовой. За боевые заслуги удостоен одиннадцати наград. В их числе два ордена Красного Знамени, два — Отечественной войны 1-й степени, медали «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина» и другие. После войны работал в гражданской авиации. Сейчас живет в своем родном городе Аше.
Погода в тот день в районе цели нас явно не баловала: облачность высотой 100 метров с моросящим дождем. Наступило обледенение. Чтобы найти место выброски груза, снизились до предела возможного. Но и это безрезультатно. Сигналов партизан по-прежнему обнаружить не смогли. Зато самолет засекли фашисты, открыв по нему зенитный огонь.
Один за другим вышли из строя оба мотора. Оставалось одно — совершить посадку. Однако во время приземления самолет зацепился за геодезическую вышку и врезался в землю…
